[indent] — Внимание, двери закрываются. Следующая станция... — мелодичный бархатный баритон диспетчера вдруг тонет в какофонии голосов пассажиров и гуле подъезжающего с другой стороны станции состава, заставляя меня снять один наушник и все равно попытаться, разумеется безуспешно, вслушаться в слова мужчины через окружающий шум. Стою крайне неудачно, прямо напротив одного из входов в вагон. В час пик поезд напоминает жестяную банку с консервированной рыбой — и внутренние ощущения, и запахи, и даже вкус примерно схожи. И не стоит спрашивать, откуда мне известно последнее. Чувствую, как мне в спину упирается чей-то рюкзак, и раздражаюсь еще больше — неужели так сложно снять свою сумку и держать ее в руках? Вспоминаю, что на такой случай недавно слышала очередное сообщение диспетчера об уважении людей друг к другу, там как раз говорилось о снятии рюкзаков с плеч. Не думаю, что этот молодой парень вслушивается в такого рода объявления.
[indent] В наушниках играет меланхоличный альбом очередного мною найденного на просторах сети композитора-неоклассика. В нежных фортепианных нотах я пытаюсь поймать еле уловимый отблеск внутренней гармонии. Закрываю глаза и представляю, как эстетично длинные пальцы музыканта ловко перебирают белые и черные клавиши, сплетая их в единую музыкальную картину. Чувствую, что вот-вот композиция дойдет до своей кульминации, морально к ней готовлюсь. Вдруг чья-то рука неприятно сжимает мой локоть, заставляя меня в возмущении распахнуть глаза.
[indent] — Вы выходите на следующей? — По губам я уже понимаю вопрос неприятного вида тучного мужчины, стоявшего рядом. Его лоб покрыт испариной, а смесь пота и противно приторно-сладкого одеколона бьет прямо по носу. Внутри на месте умеренного до сего момента раздражения зарождается куда более сильное чувство. Я не успеваю ответить, когда поезд начинает резкое торможение, и неприятный незнакомец, не дожидаясь моих слов, именно в этот самый момент нагло проталкиваться к выходу, как будто благодаря этому действию он выиграет лишние пять секунд жизни на дальнейшем пути к эскалатору. Поезд тормозит, но легче не становится. В наушниках уже давно играет следующая композиция.
[indent] Становится жарко. Потираю локоть в надежде, что гнетущее ощущение прикосновения чужой руки вот-вот исчезнет, но безуспешно. Мысленно очерчиваю вокруг себя широкий воображаемый круг, представляю, что ни один человек не может заступить за его край. Но тут же получаю резкий толчок в бок чьим-то локтем — девушка рядом достает телефон из кармана пальто. Даже не замечает этого. Неужели все действительно считают это нормальным? Или это только мои внутренние тараканы? Делаю шаг в сторону от женщины, мысленно коря собственное утреннее решение сделать выбор в пользу общественного транспорта. Внутреннее раздражение выходит на немного новый уровень. Хочется пить, но я оставила бутылку на работе. Придется терпеть до дома.
[indent] В очередной раз задаю себе вопрос, каково это, спокойно относиться к чужим прикосновениям? Не чувствовать себя при этом не в своей тарелке. Вспоминаю удивление коллеги, когда сегодня днем я резко одернула ладонь после его касания. Тотчас извинилась, сославшись на что-то незначительное. Но сейчас задумалась, почему же именно я попросила прощения? Это ведь была я, чьи границы были нарушены. Побоялась казаться странной? Люди ведь часто считают людей странными по разным причинам. Диспетчер называет следующую станцию, и несложными математическими вычислениями делаю вывод, что мне еще ехать две станции. Хочется скорее перемотать время на две станции вперед.
[indent]  Вдруг осознаю, что давно не слежу за музыкой в наушниках. Поезд сильно ускоряет ход, будто бы гонясь за невидимой целью впереди, и мне приходится сильнее сжать прохладный железный поручень. В мыслях пролетают картины сегодняшнего дня. Абсолютно такого же, как и предыдущий. И как день до этого. Просто день сурка, не иначе. Становится еще более жарко — доверившись прогнозам синоптиков, надела с утра вязанный свитер, не подумав, как неприятно в нем будет в общественном транспорте. Чувствую, как по спине бежит маленький ручеек. От мысли, что можно простудиться и придется брать больничный, по телу пробегают мурашки. Как же сильно я не люблю поликлиники.
[indent] Наконец, я поднимаю глаза и мой взгляд останавливается на молодом человеке, стоящем напротив ко мне лицом. Он смотрит в экран своего телефона, ловко набирая сообщение — этим он навряд ли отличался от половины пассажиров этого поезда. Задерживаю взгляд на нем ненадолго, насколько только позволяют выдуманные мною правила приличия. Поезд начинает очередное торможение перед станцией, и молодой человек отрывается от светящегося экрана, оглядываясь по сторонам. Должно быть, думаю про себя, это его станция. Пытаюсь аккуратно сделать шаг в сторону, чтобы не задеть ненароком окружающих людей, как вдруг молодой человек протягивает мне что-то маленькое. Поезд делает последний толчок и останавливается. Люди быстро штурмуют открывающиеся двери вагона. Я же в ступоре стою на месте, не решаясь сделать что-либо. Краем глаза замечаю ухмылку, и вот прохладные пальцы касаются моей ладони и вкладывают туда что-то шуршащее. Удивляюсь, насколько это прикосновение отличается от других. Можно сказать, практически приятное. Я поднимаю ладонь повыше и осознаю, что это конфета. Маленькая барбариска.
[indent] Когда я оборачиваюсь, чтобы поблагодарить незнакомца, двери вагона уже закрываются. Все тот же бархатистый баритон диспетчера называет следующую — мою — станцию, и поезд начинает движение. В наушниках приятно играет спокойная композиция, теперь это дуэт фортепиано и виолончели. Подмечаю, насколько это приятное сочетание звуков. Выйдя на своей станции из вагона, я все же решаюсь развернуть упаковку и попробовать конфету. В меру сладкая, но после нее еще больше захочется пить. Уже представляю, как дома налью себе чашку любимого черного чая. Да, этот день такой же день сурка, как и предыдущие. Но это был мой день.