глава два.

некоторые жизни созданы для того, чтобы их просрали. чтобы день за днем спускали в канализацию вместе с другими отбросами общества. оглядываясь сейчас назад, я понимаю, что действительно просрал свою не самую длинную жизнь. один раз мне даже удалось чуть было от нее избавиться. но даже в такие моменты я думал, что смогу стать чуточку счастливее, чем я есть сейчас. но все это лишь одна большая иллюзия.
сладостная иллюзия.
иллюзия жизни.
мой отец - проповедник в местном приходе. мать - полячка. немец и полячка. родились бы мои родители на полвека раньше, то, наверное, им никогда не удалось бы связать себя узами брака. но время не выбирают, иначе бы я и сам выбрал для себя совсем другое время. хотя, если бы был выбор, то я и не рождался бы вовсе.
любили ли друг друга мои родители? сложно сказать. но я думаю, что все же любили.
отец имел очень сильную веру. наверное, слишком сильную.
а мать - нет. она притворялась, что верит в бога так же сильно, как в него верил ее муж. но это было лишь одно большое притворство. ведь людям свойственно менять маски. одну за другой, пока настоящее лицо не сотрется из памяти, как рисунки на песке смываются волнами.
но у каждого действия есть определенная причина.
в данной ситуации причиной служила та самая описанная многими поэтами, певцами, художниками, писателями и простыми обывателями любовь. самая обычная и в то же время столь прекрасная любовь.
возможно именно из-за любви в конце февраля тысяча девятьсот девяностого года у семейства хельмов родился первенец.
то бишь, я. маверик кристоф хельм.
маленький, хиленький блондинчик, в котором родители не чаяли души, пока тот не начал говорить и высказывать свое мнение, идущее вразрез с мнением главы семейства.
я рос в обычной семье. в обычном доме. в обычном городе. я был совершенно обычным. и, возможно, это было мое главное преимущество. ведь все люди так стремятся выделиться из общей массы, что снова в ней теряются. вновь и вновь, придумывая новые способы казаться особенным. но я с самого раннего детства решил для себя, что не буду выделяться. ведь я не особенный, а абсолютно такой же, как и все другие.
я никогда не был слишком близок с отцом. я его не понимал. вера хороша для тех, я считал, у кого она есть. но всего, чего хотел я - чтобы меня не грузили этой верой. в этом плане я больше походил на мать. я не верил в бога. не верил в судьбу. в грехи. в рай. в жизнь после смерти. просто не верил. я был чертовым атеистом, не способным даже соблюдать пост. не сказать, что я этим гордился. но и не считал уж очень большим недостатком, в отличие от отца.
да, я был не самым лучшим сыном для своего отца.
но я и не был худшим.
я был еще совсем маленьким, когда на свет появилась туве. моя маленькая сестренка. сколько я себя помню, я всегда вижу рядом с собой ее. маленькую, хрупкую, рыжеволосую девочку с большими карими глазами.
но я еще не знал, что ждало меня в будущем.
ведь будущее такое туманное и непостижимое.
помню одну цитату из популярной на сегодняшний день книги. «жизнь - не фабрика по исполнению желаний». не хочу сказать, что я романтик или идеалист, но я правда за всю свою жизнь так и не исполнил ни одного самого заветного желания. возможно, все дело в моей природной робости. но, с другой стороны, не только же характер влияет на судьбу.
в шесть лет я пошел в школу. каждый ребенок должен проходить этот двенадцатилетний ритуал посвящения во взрослую жизнь. кто-то много веков назад придумал эту условность, чтобы каждый день миллионы детей по всему миру проходили через эту иерархию школьных потребностей в самовыражении. у кого-то потребности до боли примитивны, а других детей заметить и вовсе нельзя, ибо они гнобимы первым слоем школьной адаптированной пирамиды общественного распорядка.
я не был среди элиты школьного общества.
я всегда был у основы этой пирамиды и даже не пытался смотреть вверх.
и, как обычно и бывает, я за это получал.
в младших классах все было еще не так плохо. по характеру тихий и спокойный, я вовсе не попадался на глаза другим детям, скорее пытаясь быть невидимкой в толпе, что, признаться, получалось у меня очень даже неплохо. я не стремился кем-то стать, не пытался выразить себя, пойти на поводу общественных установок. я не хотел этого. просто не хотел. и стал изгоем, что совершенно меня не пугало.
отец не переставал пытаться привить мне любовь к богу. я не отвечал на эти усилия моего родителя. хотя очень быстро он нашел утешение в моей младшей сестре, которая поверила в божественную силу так же, как и глава нашего семейства. я даже не пытался это как-то изменить, говорить с сестрой. просто принял это как данность. и это было самым правильным решением на тот момент.
в конечном итоге, я все равно ничего не смогло бы изменить. а я не тот человек, который будет тратить свои усилия зря.
настоящий ад начался в средней школе. половое созревание некоторых индивидуумов меня пугало, так как мое хилое тело не было готово принимать удары от «мускулов на ножках». хорошо, что у меня была надин. девушка, которая всегда была рядом, чтобы помочь. или самой надо мной поиздеваться. хотя ей было позволено все. ведь она была моим лучшим другом.
мне было семь лет, когда у нас в семье появилась маленькая адельхейд. прекрасная девочка с прекрасным именем. она была невозможна, как маленький ангел, сошедший с небес. в моменты, когда я смотрел на нее, я даже начинал сомневаться в не_существовании бога, как я все это время думал. временами я пытался рассмотреть нимб над ее головкой, и каждый раз расстраивался, когда не удавалось его отыскать.
я любил своих сестер, старался всегда быть рядом с ними, когда это было необходимо. жаль только, что это «необходимо» с каждым годом становилось все реже и реже.

- хельм!
этот дикий вопль кристиана. местный школьный задира. по началу я боялся его издевательств. но ко всему можно было привыкнуть, и даже к плохому. через пару месяцев я уже так не вздрагивал от его басистого голоса, а еще через год и вовсе не останавливался на его крики. просто шел дальше, пока его толстая и потная ладонь, тем не менее обладающая невероятной силой, ни приложит мое лицо к очередной стенке.
я приходил домой в синяках. отец считал, что эти кровоподтеки от того, что я слишком много дрался. отец был разочарован мной, хотя и не знал правду. а мне и не хотелось говорить правду. я всю жизнь говорил с ним на разных языках. так что должно меняться?
а матери я не говорил, чтобы она не волновалась. она очень много болела - слабый иммунитет и не самый благоприятный климат делали свое дело. поэтому я просто молчал и каждое воскресенье ходил в церковь. хотя бы на людях я должен был быть хорошим и примерным сыном.
шли годы, а толком ничего не менялось. помню, я влюбился в первый раз, когда мне было четырнадцать. но так и не смог признаться в своих чувствах, потому что был слишком робким и нелюдимым. помню, что в пятнадцать начал читать буковски. определенно, он был стоящим писателем. я играл на гитаре в группе под предводительством надин в темных гаражах. рисовал, когда было слишком печально, портреты увиденных мною за день людей. я любил литературу и математику. и я совершенно не знал, что я буду делать в будущем.
оно казалось слишком далеким.
оно казалось слишком неправильным.
шторм начался, когда мне исполнилось семнадцать.

это была агония. мне казалось, что меня вновь и вновь опускают в бурлящую воду. вливают в меня горящий свинец. я не мог спать. я не мог ходить. я не мог дышать.
а все потому что ее больше не было.
моей маленькой любимой сестренки не стало.
я чувствовал себя виноватым. эта боль потери не могла меня покинуть. казалось, что я ходил по краю обрыва, в любую секунду готовый упасть вниз.
я помню гроб. я помню скорбь. помню слезы матери и проповедь отца. я все еще не верил в бога, но как я хотел, чтобы моя маленькая хрупкая сестренка стала одним из ангелов на небесах. я хотел думать, что она еще где-то рядом и всегда будет присматривать за мной с небес. мне хотелось начать верить. но я не мог позволить себе этого.
гроб был закрытый.
- ты как, рик?
надин часто заходила ко мне в то время. наверное, она думала, что я смогу сделать нечто глупое и необдуманное. конечно, на тот момент времени мне в голову приходили абсолютно разные мысли, и не все они были о адельхейд, семье или боге. я думал о многом. я думал о себе.
я думал о смерти.
- нормально, - отвечал я лучшей подруге. хотя нормальным мое состояние было назвать сложно.
я чувствовал, что во мне нуждались. я стал много времени проводить с матерью, с туве. даже с отцом, с которым, казалось, мои отношения стали более теплыми. но все равно я не мог отделаться от этого ощущения вины и сожаления.
«это ты во всем виноват. только ты.»
каждый день я съедал себя изнутри, пытался собраться с мыслями, но не получалось. каждое мгновение я ощущал эту острую пульсирующую боль, которая, как мне думалось на тот момент, никогда не утихнет. я пытался бороться, но проигрывал. я проигрывал каждую битву. и каждое мое поражение оставляло все новые и новые шрамы.
туве уехала через полгода. она бросила меня одного в этом гнилом и пропитанным верой месте. оставила меня гнить вместе со всеми, пока от меня не останется ничего. и я не мог простить сестре этого. просто не мог.
я не помню, как это произошло.
просто однажды вечером я пришел домой, сел на кровать. боль, смешанная со злостью и отчаянием, не хотела уступать. я чувствовал, что проиграю и эту битву тоже. наверное, я просто устал бороться. устал проигрывать. меня опустошали день за днем, а я ничего не мог с этим поделать.
и я сдался.
я даже не помню боли. я сделал это так легко, буквально за мгновение. я не сожалел и готов был принять смерть с улыбкой на лице. но что-то пошло не так. я не смог закончить начатое дело.

наверное, я поступил очень эгоистично. я хотел уйти от проблем, но у меня ничего не получилось.
опять.
у меня всегда ничего не получалось.
родители были и рады, и злились. наверное, я впервые увидел такой испуганный взгляд у моей матери. кажется, она после этого случая еще долго болела. но такой была моя мама. а что до отца... он просто посмотрел на меня и вышел из палаты, промолвив что-то сродни «туве мы ничего не скажем».
мне не было стыдно. наверное, это неправильно, но я не испытывал сожаления о сделанном. мне бы хотелось, чтобы дело было закончено, потому что вновь открыв глаза на следующее утро я испытывал всю ту же раздирающую меня боль. от нее невозможно было избавиться. прошло девять месяцев со смерти адельхейд, когда я почувствовал, что мне становится немного легче. боль притуплялась, раны начали затягиваться, хотя они и не пройдут полностью до самой моей смерти.
надин следила за тем, чтобы я больше не делал глупостей. мне же было все равно. после злости пришла апатия и депрессия.
в больнице мне назначили психолога. каждую неделю я ходил четыре раза на приемы.
это было странно. эта милая женщина считала меня психом, пыталась мне «помочь», а я даже не знал, как на это реагировать. поэтому просто решил подыграть ей. подыграть родителям. подыграть обществу. ведь так обычно поступают, да? подыгрывают.
я пил таблетки каждый день.
я закончил школу.
я не поступил в университет.
я снова разочаровал отца.
я вновь поступил так, как считал будет правильно.

кажется, разочарование - это то, что я всегда тянул за собой. я разочаровывал всех. отца. мать. сестру. лучшую подругу. все они пытались скрывать это, но вновь и вновь я ловил на них этот странный взгляд. беспокойство с примесью разочарования. отстойное чувство, хочу вам сказать.
туве вернулась, когда закончились сеансы с этим недо_врачом.
я был зол на сестру. она меня бросила здесь гнить. одного. я не мог проглотить эту обиду, может из-за слишком раздутой гордости, может из-за стыда за сделанное. не знаю. так или иначе, наши отношения с ней «не клеились». мы больше не были теми братом и сестрой, какими были раньше.
я нашел работу. наверное, впервые в жизни я нашел то, что мне действительно доставляло удовольствие.
библиотека.
тихая, спокойная, где никто не может говорить громче, чем то позволено. владелица библиотеки нехотя взяла меня на работу, возможно, потому что больше никто не хотел занимать эту должность. но, признаться, чуть позже мы с ней неплохо поладили. наверное, потому что она была похожа чем-то на меня. это не могло не вселять надежду.
я стал еще более нелюдим. это был побочный эффект неудачного суицида. мне казалось, что все люди меня осуждают. казалось бы, это разве должно меня заботить? нет, меня заботило не их мнимое осуждение. а то, что они все на меня смотрели, ка мне казалось. просто обычная паранойя. она лечится, как говорила мой психолог.

вот мне двадцать четыре. я не чувствую, что мне всего лишь двадцать четыре. кажется, будто уже вся жизнь за плечами, и она давит на меня все сильнее и сильнее.
я не верю в бога. я не верю в ангелов.
я остерегаюсь людей.
я пью таблетки от депрессии в тайне от сестры.
я провожу каждую субботу в кругу нескольких близких людей, пытаясь забыться.
я работаю в библиотеке вот уже пять лет и не вижу никаких перспектив.
я такой какой я есть.
и единственное, о чем я жалею, так это о том, что я не умер семь лет назад на полу ванной.
но судьба все же имеет право вставлять свои коррективы.
наверное, я ей еще что-то должен.